Бауэр семена
Кто может сделать конкурентнсть по транспортабельности томату Матиас F1 возлюбленный в селе Алькино , который снят с производства? На данный момент его посевные площади пока занял соперник из иной компании — Махитос F1. Но возникла подмена — томат Рестлер F1. Ежели бы меня спросили, как именовать данный томат, я бы именовал Возвращение Партнёра F1, и сходу бы приехали за этими семенами старожилы из села Алькино. Этот томат самый наилучший для проф теплиц посреди всех томатов мира плёночных, поликарбонатных и открытого грунта.
Ежели масса плодов в г и стоимость на семечки Вас устраивает, то это ваш томат. Томат один из самых вкусных, устойчив к растрескиванию, «вершинке», прекрасный плод, прекрасная плодоножка, отлично транспортируется из Самары в Москву. Один недочет — высочайшая стоимость за семечки, но наша агрофирма реализует их не лишь в проф упаковках, но и хобби-пакетах, так как есть дачники, у которых есть возможность приобрести данный томат.
Но есть дачники и тепличники для которых это недешево, потому они останавливаются на остальных гибридах. Томат Рестлер F1 ранешний, генеративного типа, малогабаритное растение с чрезвычайно маленькими междоузлиями. Томат чрезвычайно приглянулся фермерам на Украине. В среднем масса плодов г и тяжело поверить, что этот томат ранешний.
При формировании кисти на плода их масса может достигать до г, у растения лёгкая корректировка баланса благодаря генеративному типу. Растение имеет недлинные междоузлия, что даёт возможность растить гибрид в низких теплицах. Плоды имеют насыщенный цвет и большие размеры, что завлекает потребителей. Не считая того, томат владеет устойчивостью к вирусу «пятнистое увядание томата». Плоды желто-оранжевого цвета массой г.
Изюминка — надёжный, вкусный, большой и прекрасный. Томат для настоящих гурманов! Эти томаты в Самаре на рынках продаются по самым высочайшим ценам. Недочет один — высочайшая стоимость на семечки. Выращивается в всех критериях. Размер 11х11 см, сладкий, высокоурожайный. Толщина стены 4 мм.
Владеет превосходным запахом и вкусом, вырастает чрезвычайно быстро. Тут остановимся на огурце — теневыносливой новости, которая за года может войти в фавориты продаж посреди шипастых огурцов для выкармливания в весеннюю пору и в осеннюю пору. Огурец Мадейра F1 новость г. Чрезвычайно раннеспелый гибрид со стабильной отдачей урожая. Почихал, почихал, да и замолк.
Снова тихо. А пора бы уже и калитке ударить. Обедать издавна пора, а она языки с доярками чешет». Калитка так и не сбрякала, зато Глафира в один момент вынырнула из-за сарая, шурша подолом по бурьяну, быстро-быстро засеменила к собственному благоверному. Семен желал было ее подначить, дескать, в ее годы несерьезно через заборы сигать, да лишь глянул на лицо ее и осекся, почуяв неладное.
В очах Глашиных не тревога, и не ужас даже - кошмар, темный кошмар плескался. Толком огласить ничего не может, лишь трясущейся рукою на дорогу показывает: «Там…опять…». Это на июльской-то жаре. Какие фашисты? Били уже фашиста, прочно били». Все-же Семен поднялся, пошел к забору, топора, но, из рук не выпустил. Думалось ему, что нужно бы Глаше компресс прохладный на голову приложить, перенагрелась, видать, а лишь как глянул на дорогу, да так и пал наземь, зарываясь лицом в бурьян, чувствуя, как перехватывает дыхание: «Бауэр!!!
Явился, значит! Признал, признал его Семен. Да и как было не признать эту долговязую, угловатую фигуру, одетую в мышиный китель, с засученными по локоть рукавами. Как было не признать эти руки, густо забрызганные охрой веснушек, покрытые до самых запястий рыжим пухом, этот нос с неарийской горбинкой, эту, выглядывающую из-под каски, лопоухость. А уж тесак, оттопыривающий голенище, Семен до конца собственных дней не забудет. И боль ту, что в один момент вцепилась в затылок, застилая свет белоснежный, дыбя на загривке несуществующую шерсть, Семен тоже вызнал.
Звала она, тащила его против воли туда, под Ржев, в тот тяжкий 40 2-ой год, кровью обильною щедро землю кропивший, победы еще не обещавший, но из-под полы супостату лютому осиновый кол уже показавший. Там, под Ржевом, получал Семен с благословления старшины Выгузова, перекрестившим его перед первым «ура», свое боевое крещение. А пришлось то крещение на рукопашку. Про траншею ту злополучную, разведка наша не знала - видать, фрицы ее ночкой копали, а к утру еще и замаскировали хорошо.
Потому-то шквал артподготовки прошелся чуток севернее, по известным уже укреплениям. Атака наша началась дружно, напористо - такую не враз остановишь. Тут-то и застучали траншейные пулеметы, прижимая ребят к землице-матушке, кого живым, кого мертвым. Стройное «ааа…» начало захлебываться, еще незначительно, и сорвется атака. Лишь выручила бойца российского маленькая июльская ночь, не дозволила вражине траншейку до зари к леску дотянуть.
А из куцей той траншейки, пулеметиком, веер атакующий полностью никак не охватить, хоть наизнанку вывернись, так что по коридорчику тому меж леском и траншеей два наших взвода практически как по бульвару пробежались, без большой крови. И спустя секунду-другую уже сыпались горохом на вражьи головы.
Эх, спасибо старшине Выгузову, строго-настрого наказавшего не расставаться с саперной лопаткой нигде и никогда. В тесноватой траншее, без нехитрого этого инструмента, туго бы пришлось Семену, а с ним - лишь успевай, поворачивайся. А траншейка встретила Сему железным лязгом вперемешку с хрипами и рычанием.
Щуплого Федю Зотова долговязый фриц уже добивал, но напрасно он к Семену спиной повернулся «держись, Федя, я сейчас». Метила лопатка аккурат германцу в загривок, чуток пониже каски, да, видать, за фрица того мамка прочно молилась. Мотнул он башкой в самый неподходящий момент, хотя и не лицезрел Семечки. Цвенькнула лопатка по каске, отрикошетила в сторону, потянула за собой, лишая опоры. А долговязый резко откинулся назад, впечатал Сему в откос траншейный, прочно придавил спиной.
Как будто клещами ухватил Семеново запястье, не давая лопатке свободного замаху, а сам шарил за левым голенищем, не обращая внимания на то, как Семен вольной рукою рвал ему кадык. Ну, а уж когда нашарил фриц тесак, тогда у него на руках все козыри и объявились - резко освободил боекрещаемого Сему, да с разворота всадил тесак ему в грудь, метя под сердечко.
Лишь за Семечки тоже было кому молиться, было кому и свечку заздравную ставить. Подвела фрица хваленая германская аккуратность. Кто же тесак поначалу в ножны вносит, а позже за голенище сует? Голенище, оно само по для себя ножны и есть - хоть для ножика охотничьего, хоть для финки воровской, хоть для тесака стали крупповской. Схрястали, ломаясь, Сенины ребра, но ходу тесаку вноженному не дали. А здесь уж его черед настал, козыри раздавать и собственного варианта красноармеец Заварзин не упустил.
Прошлась лопатка по фрицу от уха до переносицы, для верности еще и по кадыку ненавистному, а позже уж и пали оба - два по различные стороны траншеи. Живы-ли, мертвы -ли - не разберешь…. К тому времени и траншейка та куцая нашей стала. Ребятки разворачивали пулеметики в ту сторону, где солнце садится, деловито поправляли бруствер, раскладывали по нишам карманную артиллерию - ожидали «гостей дорогих», хоть и незваных, готовили им авторитетное угощение.
Стал приходить в себя и Семен. Через пелену, невесть откуда взявшуюся, лицезрел он лишь качающийся осколок неба, да колеблющийся силуэт собственного «приятеля». Мало-помалу голова прояснялась, силуэт фрица не стал колебаться. Сейчас его можно было разглядеть. Лишь лучше бы Семен не делал этого - погибели чужой, тобой сотворенной, в глаза заглядывать - все равно, что с своей лобзаться. Восседал фриц, как в кресле, вальяжно откинувшись, вперив в Сему остекленевший глаз.
2-ой глаз то ли был, то ли не был, но веки его сощурились в издевательском подмигивании. Съехавшая на сторону нижняя часть лица в дьявольской улыбке щерила кривой оскал. Встанет на данный момент этот германец и скажет: «Ловко же ты меня, иван, уделал, а я вот оплошал трошки.
Но, думаю, что ты не в обиде». К тому же перед тем, как помирать, умыл фриц образину свою кровушкой, а вытереться запамятовал. Так что, нежели без хорошего стакана взирать на этот винегрет, то можно и душой повредиться. Мишанька Мосин, друг сердечный, неуныва и балагур, жиганок еще тот, уже наводил в траншее порядок согласно собственному уставу. Мишаньке, ему ведь, что нары тюремные греть, что фрица бить - все едино. Он во всем свою выгоду отыскать может. Мародерство, естественно штука некрасивая, можно даже огласить, что чрезвычайно некрасивая.
Лишь вот вражину прищуренного не обшмонать на предмет сувенира какого ну, там «котлы» либо «лопатник» какой завалящий - себя не уважать. Снова же, как трофей заслуженный от мародерства отличить, никто не знает. Но Семин фриц его очевидно разочаровал, окромя записной книги, другого сувенира не подарил. В сердцах Мишанька шлепнул немца по уже начавшему заостряться носу с неарийской горбинкой, да стал его поучать: «Что же тебя, мразь, Гитлер твой не обучил, что к русскому ивану без подарка в гости лучше не заявляться, для себя дороже будет».
А книжечку на всякий вариант полистал: «Пауль Бауэр. Так ты, на наш манер получаешься Паша Крестьянинов. Тогда понятно. Откуда у крестьянина «котлы» возьмутся? Лицо его стало быстро покрываться пепельным налетом. От данной картины муторно стало Семену, так муторно, что рвотные позывы не могла удержать одичавшая боль в сломанных ребрах. Семечки рвало. Старшина, ежели прознает, что ты казенные харчи наземь мечешь, он для тебя симметрию на ребрах быстро наведет, чтоб фрицу не грустно было», - Мишаня молол всякую чепуху, а дело не забывал.
Выложил бинты, быстренько извлек откуда-то свещенную фляжечку, не брезгуя, отер Семе рот, влил, не жалея, добрую порцию горячительного, сам пригубил плотно, потряс фляжку над ухом еще на атаку хватит. Бинтовал Мишаня ловко, излишней боли не доставлял, повязку клал туго, но так, чтоб дышать можно было, и балагурил, балагурил.
Так что же ты, голова садовая, напротив него уселся да еще и глаза на него пялишь? Нету его, нету и все здесь, зажмурился он! Иной раз приласкаешь кого, так и не смотри на него, забудь. До Берлина их еще о-го-го, сколько будет, всех ежели держать в голове, никакой души не хватит. Я ихнего брата за год 10-ка полтора ублажил, а, окромя первенца, никого не помню. Да и того запомнил лишь поэтому, что добивать пришлось, а он шибко жить желал.
Ну, давай еще по наперсточку дерябнем, лишь ты особо не расслабляйся. Фриц очухается, в контратаку пойдет. Траншейку он нам, почитай, задаром дал, а подарков делать не любит. Ну, да, ежели что, я рядом буду. А первенца твоего я на данный момент оттащу подальше, для вас вдвоем тесно тут».
Ухватил немца невежливо за шиворот и поволок с глаз долой. На контратаку фриц не решился. Видать ему не до того было. На правом фланге разнокалиберная перепалка шла до самой темноты. К полуночи притопал Мишаня с шинелькой трофейной, доброкачественной. Лег рядом с Семой, накрыв обоих той шинелькой, задремали чутко.
Перед рассветом нешумно зашевелились в окопах. Старшина Выгузов сухпай раздавал «жив, Заварзин! Ну, и, слава Богу, воюй, сынок» , считал боеприпас, выдавал скуповато патроны - готовились к новейшей атаке. Канонада артподготовки тоже себя ожидать не принудила - и пошло-поехало.
Вперед глядеть все-же не так страшно было, как назад оглядываться. Вперед, лишь вперед! Бабенка та, которая с косой, до солдатской души похотливая, не отставала, постоянно рядом была, но Сему до поры - до времени не примечала. Снова же и Мишанька постоянно рядом был. По всему видать его к Семе ангел-хранитель определил. И все бы ничего, ежели бы не Бауэр. Да уж, Бауэр…. А может, и не было никакого Бауэра, и не убивал его Семен, а?
Не много ли что по горячке пригрезиться может. Абсурд это все. Лишь вот абсурд этот горячечный нет- нет, да и обдаст душу крутым кипяточком. По первому снегу Сему с Мишаней присмотрели разведчики. Сватали их недолго - комполка дал приказ и «кругом, шагом марш» в отдельный разведбат. А у ребят тех из разведки была музыка своя, тихая да неспешная. Работа их больше терпением да мозгами прибыток дает.
К таковой работе брату-окопнику слету не приспособиться. Снова же топография у их. В сети родных бездорожий, троп и тропинок Семен ощущал себя как в собственном огороде, запад с востоком никогда не путал, а все равно над картами сначала пришлось попотеть. Как бы там ни было, а скоро начались у друзей-товарищей прогулки по вражьим тылам. Поначалу недлинные, а позже, бывало, и по неделе у фрица гостили.
И с партизанами обниматься приходилось, унося от их в штаб весточку. От той весточки другой раз туз козырный в рукаве у фашистского генерала оборачивался шестеркой крестовой. Вызнал Семен и то, какой нетихой время от времени бывает разведка. Не брезговали ребятки сарайчик с горючкой для танков подпалить, мосток кое-какой впору уронить, а то и просто пошуметь гранатками, отвлекая внимание немца от наших саперов. Мишаня от забав этих прямо в восторг некий приходил.
Поближе к весне определили Заварзина с Мосиным к «язычникам». На то был собственный резон. Невзирая на необыкновенную секретность, даже кашевар знал, что грядет небывалое пришествие. Начались у разведчиков горячие денечки. Группы одна за одной уходили за линию фронта, ворачивались и здесь же уходили с новеньким заданием. Лишь этого всего не достаточно было. В больших штабах требовали «языка», да и не 1-го.
Ребята шли в «язычники» охотно. И не столько из-за орденов, больше из азарта охотничьего, а пуще того - из-за куража, чрезвычайно даже свойственного русскому мужчине. Успеть дотащить, пока живой, «языка» до собственных, да, нежели он еще из офицеров штабных - это ли не кураж!
Хотя, правда и то, что с орденом тоже всласть покуражиться можно. Ну, да одно другому не помеха. С утра до вечера ползал Семен за спиной у фрицев, стараясь не выпускать из виду Мишаню. Все высматривал да высчитывал, куда германец прогуливается нужду справлять, да как нередко, кто по дороге разъезжает и что возит, где офицерский блиндаж находится и как он с траншеей сообщается.
Оптику свою старался против солнца не ставить, чтобы кроликом солнечным себя не найти. Слушал поскуливание губной гармошки, вдыхал запах германской каши с тушенкой, будь она неладна. К закату сползлись с Мишаней в овражке, стали прикидывать, как сподручней фрица из окопа выловить. Вариантов было мало. Сошлись на том, что часовой, которого немцы на ночь выставляют блиндаж охранять - самая пригодная фигура.
1-ый кандидат в «языки», хотя и не был перевязан голубой лентой, собственной беспечностью полностью тянул на долгожданный подарок. Он не охранял, он просто бродил вокруг блиндажа, закинув автомат за спину, засунув руки в рукава шинели, тихонько мурлыкал для себя под нос что-то про незабвенную Гретхен. По всему было видно, что в мыслях он далековато отсюда. Встань у него на дороге, расставив руки - он сам свалится в жаркие российские объятия.
Но рановато он на пост заступил. В блиндаж то и дело кто-либо входил-выходил, то здесь, то там мелькали чьи-то тени. Рано еще. Опосля полуночи безалаберного солдатика сменил толстячок. Тот некий зашуганый оказался. Все больше жался к блиндажу, дергался на каждый шорох, на открытом пространстве ему очевидно не по для себя было.
Таковой в всякую секунду запаниковать может, по поводу и без повода. Что хорошего и пальбу откроет. В общем, не оправдывал надежд толстячок, не подпускал к для себя. А время шло. Толстячка сменил долговязый. Этого уже упускать нельзя было никак - по другому до света не переправить будет.
А вел он себя чрезвычайно даже хорошо - не суетился, вслушивался время от времени в ночные шорохи, к кустикам близко не подступал, снова же затвор автоматный предупредительно передернул - такового голыми руками не возьмешь. Правда, скоро он надежду подал. Кому же на морозе согреться неохота.
Вот он и достал фляжку с свещенным шнапсом. Пей, кум разлюбезный, пей, согревайся. Минуток через пятнадцать малость подразвезет телеса твои бренные, тогда тебя на опережении взять можно будет. Эх, отлично, что бы ты еще курящим оказался. Курящий, опосля шнапса непременно цигарку засмолит. Когда прикуривать будет - отвлечется, ослепнет на секунду малую. Здесь самое время его к землице и притиснуть.
Долговязый был курящим. Когда щелкнула в темноте крышка портсигара, Сема весь подобрался, на слух прикинув, что до немца не больше 5 метров и что поземка от него к долговязому наветренную сторону держит. Означает, прикуривая, он непременно будет прикрывать огонек и повернется к Семе спиной.
Так оно и вышло - не покурил фриц свою цигарку. Чиркнул раз-другой зажигалкой да и шмякнулся оземь. Когда очухался - заместо цигарки во рту кляп и два хороших молодца уже пеленают его по рукам и ногам, как дитятю малого. Пока фрицы хватились собственного незадачливого караульщика, прошло не меньше часа.
Хватились и заполошили, расцветили все небо сигнальными ракетами и такую трескотню подняли, разве что из пушек не палили. Да зря все это. Сема с Мишаней уже далековато были. А там и свещенное болотце замаячило - перейди его по сокрытому броду, да по проходу в минных полях пройдись - и дома. На краю болотца сделали маленькой привал. Нужно было дух перевести, да перекусить, в 1-ый раз за двое суток. Подобревший Мишанька и фрицу сигаретку в рот сунул, чиркнул перед его лицом зажигалкой, осветил на миг рыжую физиономию с горбатым носом, с прищуренным подбитым глазом.
Тут-то и закачались перед очами Семиными звезды, а позже и совсем опрокинулись, завертелись вкупе с деревьями и болотцем вокруг данной для нас физиономии. Сунул Сема руку к германцу за голенище, в надежде не отыскать тесака, да ведь и тесак на месте был. А далее он уже и не соображал ничего, не лицезрел, вноженный был тесак либо оголенный - кромсал по ненавистной физиономии и слева и справа, пытаясь освободиться от кошмарного видения, не замечая, как его самого месили прочные Мишанины кулаки.
Очнулся Семен, когда Мишаня, опрокинув его на спину, уселся ему на грудь, и, в промежутке меж хлесткими ударами, сыпал на изуродованное лицо пригоршни снега. Я тебя спрашиваю, ты че наделал, тварь? Ты не фрица грохнул, нет. Ты наших ребят положил. Ты это понимаешь либо нет?
Мишаня все сообразил и как- то нервно хохотнул: - Ну, ты точно с катушек съехал. На данный момент я для тебя покажу, какой это Бауэр. Не поленился Мишанька, оторвался от Семы, обшмонал остывающего фрица, отыскал искромсанный, мокрый от крови кусочек картона с несколькими листиками, чиркнул зажигалкой, прочел что-то, а огласить ничего не произнес и молчал как-то нехорошо, тревожно. В конце концов выдал: - Ну и что?
Винтовка вон наша тоже мосинской именуется, так я же не говорю, что это я ее вымыслил. И Мосина того в родне у меня не считается. Лишь Семену от этих рассуждений легче не становилось. Прочел он то, что удалось рассмотреть в той книжице. Через густое пятно крови читалась фамилия, и даже одна буковка имени: «Bauer P…». Так вот. Мишанька еще что-то бубнил про то, что Бауэров в Германии как Кузнецовых на Рязанщине, а рыжих - у их вообщем полстраны, лишь не верил ему Сема.
Сообразил он, что жить-воевать бок обок с сиим самым Бауэром ему долго придется. А может, и до конца дней собственных. А как с сиим жить и как его самого вообщем хватит, красноармеец Заварзин не знал. Мыслить про это не хотелось, да и сил не было. Не было их и у Мишани. Плюнув на все, прижались друг к другу, пытаясь согреться, две души солдатские, забылись в дреме. В дреме той не слышал Сема, как осторожно крался через тишину леса мягенький снег, безнадежно опоздавший на январский карнавал, не лицезрел, как тщился он укрыть ковром белоснежным безумие и бесчеловечье людское, войной именуемое.
Но, очнувшись от забытья и разглядев осторожный белоснежный бугорок на том месте, где лежал недавний «язык», испытал облегчение - вроде как не беспризорным остался Бауэр. Приютила его земля российская. А было уже совершенно светло. Мишаня и здесь оказался на высоте. Нашлась у него и сигаретка одна на двоих, и спирту нашего, не трофейного, налилось по наперсточку. Здесь, естественно, котелок с кашей не был бы излишним, да, видать, каши солдатской не скоро предначертано отведать, ежели вообщем предначертано.
Подкрепились два друга-товарища, поднялись и, не сговариваясь, отправь прочь от болотца, находить фортуну, из рук выпавшую. Соображали оба, что от окопов им сейчас необходимо подальше держаться, поэтому и дорожку по свежайшему снегу тропили, забирая на право, в сторону от траншеи. Планов никаких не было - решили так, что ежели где живым запахнет, там германец непременно греться-кормиться будет, а российский Авось рано либо поздно их к этому месту выведет, и на скользкой дорожке оступиться не даст.
Шли долго, обходили стороной неприбранные пашни, прижимались к лесу, досадовали на свежевыпавший снег, с детской наивностью отрадно повествующий всем кому ни попади, кто и когда по лесу бродил. А случилось так, что напрасно они снежок хаяли. Часа через два неустанной ходьбы, когда вышли разведчики на заброшенную дорогу, указал он им на проторенный по свежайшей пороше первопуток.
Мишаня, чуявший фортуну за милю, аж пританцовывать стал от возбуждения: - «Ты лишь глянь, зяма, - указывал он на точные отпечатки авто протекторов и на следы лошадиных подков, - это лишь германец может додуматься, чтоб посередь зимы за лошадка заместо саней колеса цеплять.
А колес никак не четыре было, а всего два. Как думаешь, что фрицы по данной для нас дороге тащили? У артиллерии колея шире будет. Означает, что-то другое. Эх, голова садовая! Да ведь это же полевая кухня. И время на данный момент обеденное. Обедает фриц. От нас до окопов километра два будет - так что, через час-полтора, его назад ожидать нужно.
Чует мое сердечко - с той самоходной кастрюли и нам харч перепадет». В одном Мишанька ошибся - во времени. Не прошло и 20 минут, как стало слышно, что кое-где побрякивает на ухабах очевидно порожняя посудина. А еще мало погодя, явил себя пред ясны глаза ухоженный савраска с той самой походной кухней, с восседающим на широкой саврсаскиной спине супочерпием унтер-офицерского звания.
Всего в 2-ух милях от полосы фронта ощущал он себя в полной сохранности. Даже автомат, и тот болтался на луке седла. В ситуации данной для нас Мишаня затмил самого себя - дико кривя рот, как будто его судорогой сводило, вытянув шейку и задрав голову, издал рядовой Мосин протяжный душераздирающий волчий вой, да таковой, что кровь в жилах стыла, от кошмара безысходного.
Всхрапнул дико коняга, да и ломанулся прочь от этого воя, не разбирая дороги, сметая все на собственном пути, сбросив седока, опрокинув походную кухню, оборвав постромки. Унтер-офицер даже не сопротивлялся, лежал, покорно задрав лапки. Семен тем временем торопился к застрявшей меж сосен опрокинутой посудине, шкрябал половником по днищу, прикидывая, что макароны еще даже не остыли.
Нашелся и хлеб, и ложки, германского покроя, и котелок - что ни говори, а все- таки обстоятельный народец немцы. Харчи - харчами, а лишь нужно было поскорей убираться подальше от дороги. Вглубь леса, даже и по проторенному следу, германец сунуться побоится - не у себя дома.
Основное, чтоб они собственного кашевара не сходу хватились. Но тревогу никто так и не поднял. До болотца добрались еще засветло и, чуть дождавшись темноты, отправь по броду, позже по проходу в минах, а еще чуток погодя зазвучала сладчайшая из всех музык: «Стой! Кто идет? Ты гранату на вкус издавна пробовал? Ну, да тот тоже в долгу не остался. Ступай, откуда пришел. Мы по для вас с Заварзиным уже поминки справили и с довольствия вас сняли.
Так что, поворачивай оглобли! Вчера, когда немцы нешутейно палить начали, а ни тебя, ни Семечки к утру не было, решили, что головы свои вы там оставили. А сегодня по всем приметам видно, что для вас еще долго землицу топтать. И унтерок ваш ко времени угадал - комбату штабисты всю плешь проели». Возил он свою кухню по различным точкам, что само по для себя уже о многом разведчику поведать может.
Снова же, за провиантом на склад его и снаряжали. Сам он столовался при штабе и у штабных собственных числился необходимым человеком. Наверняка, это во всех армиях мира так водится - с маленьким интендантишкой приятельство поддерживать.
В общем, опосля его баек, было что на карту нанести, было и что в оперативной сводке указать. А на Сему с Мишаней пошло от комбата наверх служебное представление и скоро к отважной медальке добавилось у обоих по «Красной Звезде». Да лишь опосля памятной той прогулки за языком не радовался Семен ничему, не отпускал его Бауэр.
То вдруг замаячит в артиллерийском прицеле его долговязая нескладная фигура и, обернувшись, подмигнет ехидно, то вообщем во сне явится - как будто он сам себя саперной той лопаткой закапывает и Сене выговаривает, дескать, что же ты, иван, меня даже земелькой не присыпал, нехорошо это, не по-христиански. Опосля таковых видений тот сам не собственный прогуливался, а позже и совсем стал готовить себя к подвигу.
Но то, что он сам для себя пробовал объявить подвигом, на самом деле погибелью попахивало. Мишаня чуял, что с другом что-то неладное происходит, помалкивал до поры до времени, но глаз с Семечки не спускал.
Сема до собственного «подвига» недолго созревал, а как созрел, так и подгадал под себя вариант удачный. Дождался, когда германец на контратаке будет у нас высотку отбивать, да и поднялся из окопа в полный рост, попер на фрица, щедро поливая из автомата слева-направо, кричал дико, с жизнью прощался.
Лишь и в этот раз не судьба была Заварзину голову сложить - Мишаня начеку был. Бросил впереди друга собственного две шашечки дымовые и за Семеном вслед кинулся. Сбил его с ног, да по сопатке съездил разок, а позже уже под завесой дымной стащил в окоп.
Видать, высотка та германцу до зарезу нужна была.
СЕМЕНА ГРОВЕР
Но мы не сможем сделать это в одиночку. Лишь совместные усилия могут гарантировать, что каждое посаженое семя прорастет, весь сбор будет отлично собран, оперативно транспортирован, продан и будет соответствовать требованиям потребителя по своим вкусовым и питательным качествам. Давайте совместно работать над развитием вашего бизнеса. Так мы сможем сделать мир наиболее здоровым. Два бренда семян — одна массивная цель Инноваторские создатели семян овощных культур — компании Seminis и De Ruiter — уже издавна дают передовые решения для развития вашего бизнеса.
Сейчас при поддержке Bayer мы будем совместно стремиться к оздоровлению мира. De Ruiter сейчас является частью Vegetables by Bayer. Не считая того, в г. Расширение семенного ассортимента концерна Bayer конкретно соединено с повышением потребностей клиентов в качественных органических семенах.
В настоящее время мировой спрос потребителей на сертифицированную органическую продукцию продолжает расти, в итоге что прогнозируется расширение рынка. Интернациональная федерация движений за органическое земледелие IFOAM оценивает размер современного глобального рынка органических товаров питания наиболее чем в миллиардов евро. Согласно данным рекламной компании MarketsandMarkets, в г.
Такое повышение спроса дает красивую возможность почти всем покупателям семян овощных культур Bayer развивать свой бизнеc, поддерживая выбор экологичных товаров питания потребителями и содействуя доступу к питательным фруктам и овощам.
Бауэр семена семя для коровы
Germination Testing Demonstrates Seed Corn Quality, VigorИзвиняюсь, сосна офир семена попали самую
Следующая статья семен яковлевич побережник
Комментариев: 0 на “Бауэр семена”